Костенко (Глазырина) Н. Ю. Проблемы публикации мемуарного и эпистолярного наследия ученых: по материалам личного архива проф. О. М. Фрейденберг
Глава 3. Раздел 2
Анализ публикаций (продолжение)
Однако, не хотелось бы ограничиваться упоминанием только отрицательных сторон этих публикаций. Публикатор, готовя мемуарный и, в общем-то, любой текст к изданию, руководствуется своим пониманием этого текста, и, таким образом, предлагает читателю свой вариант прочтения, интерпретации его. Когда текст напечатан полностью, интерпретация его проявляется в научно-справочном аппарате, когда не полностью – отражается и на характере купюр. Интерпретация зависит среди прочего и от ориентации на читателя, которая может принимать как форму коммерческой зависимости от спроса, так и форму совершенно противоположную – форму нравственного долга перед читателем. Ведь время подготовки публикации «Осады человека», отрывков из Записок в книге переписки с Борисом Пастернаком – конец 70-х – начало 80-х гг. – апогей «застоя», когда политическая система ревниво оберегала людей от неугодной ей информации, и об издании Записок в России не могло быть и речи. Именно эта проблема информационного голода определяла необходимость издания подобных текстов хотя бы за рубежом, с тем, чтобы потом переправить их в Россию. И хотя книга переписки не имеет столь ярко выраженной социальной направленности, как две другие публикации, имя Бориса Пастернака, упоминание его романа «Доктор Живаго», фактически запрещенного, да и сам факт бесцензурности издания и издания за границей книги на русском языке, все это уже было свидетельством ее неблагонадежности.
Время опубликования «Осады человека» и «Будет ли московский Нюрнберг?» – 1986–87 гг. – период, когда в СССР шла перестройка – уже начался процесс разложение политической системы, и ранее запретная информации стала проникать во все сферы жизни советского общества. Читатель второй половины 80-х гг., долго страдавший от информационного голода, конечно же взахлеб зачитывался статьями о новых разоблачениях сталинских репрессий, об экономической и социально-политической истории страны, написанными, как правило, не столько профессионалами, сколько общественными деятелями, а также литературными произведениями, написанными с ярко выраженной социальной направленностью, которая часто шла в ущерб художественности. Это было время, когда стало можно говорить и писать то, что раньше говорить было нельзя, и после столь длительного молчания необходимо было выговориться. Во всем, что появлялось в то время в печати, на экране, в искусстве ощущался общественный пафос.
В этом ряду текст Фрейденберг, превратившийся по воле публикатора скорее в политический памфлет, мало чем отличается от массы статей и публикаций документов, захлестнувших в то время периодическую печать, а затем и книжный рынок. И, возможно, взгляд читателя середины 80-х, будь Записки напечатаны полностью, задержался бы именно на фрагментах, выделенных публикатором в сокращенном варианте издания Записок, правда, может быть подобных фрагментов было бы больше. Собственно это, конечно, конъюнктура, но не в негативном понимании этого слова, ибо в то время, на первом месте стояла проблема издать, донести до других хотя бы часть того, что считалось важным и им, собственно, и было. И только потом вставала проблема как издать, с какими купюрами, с каким научно-справочным аппаратом. Таким образом, анализируя эти публикации, хочется отметить, что их недостатки являются не следствием непрофессионализма, как это может показаться по примерам приведенным выше, а отражают специфическую ситуацию, в которой они готовились.
Та же волна разоблачений преступлений прошлого режима, в результате которого снимались запреты во многих сферах жизни страны и стало можно восполнять многочисленные пробелы в ее истории, в том числе и пробелы в истории науки, дала обоснование публикации воспоминаний Фрейденберг о Н. Я. Марре, написанных еще в 1936 г. и уже тогда не пропущенных цензурой. В предисловии к публикации И. М. Дьяконов писал: «Воспоминания О. М. Фрейденберг о Н. Я. Марре – очень важный вклад в историю русской и советской науки. Без ее горячих, полных любви к учителю слов нынешние молодые ученые, работающие шестьдесят лет спустя, и их позднейшие приемники не смогут понять, что такое был Н. Я. Марр, и потому не смогут понять и пути нашей гуманитарной науки 20–40-х годов»1. Здесь пример редкого совпадения целей автора, которыми он руководствовался при написании воспоминаний, с целями публикатора при отборе воспоминаний для печати. Фрейденберг именно собиралась внести свой вклад в историю науки, но своеобразно, в форме протеста против тиражирования Марра: «Меня толкнули на это [написание Воспоминаний – Н. Г.] слащавые, фальшивые воспоминания, напечатанные в тот год. Эту статью я написала, как пишет писатель: в глубоком волненьи сердца и воображенья. Дойдя до своего прихода в ИЯМ [Институт языка и мышления АН СССР – Н.Г.] во время удара с Марром, я безумно рыдала [...] Воспоминания так и не удалось напечатать: их не пропускала цензура. [...] Мне было сказано, что тон статьи не соответствует политическому значению Марра, что воспоминания об академиках имеют свой стиль, которому я обязана следовать, и что подобного стиля статья никогда и никуда принята не будет»2. То есть, уже в 1936 г. «Воспоминания о Марре» Фрейденберг представляли собой альтернативное официальному понимание личности человека, сыгравшего «такую громадную роль в нашей гуманитарной науке...»3.
«Воспоминания о Марре» – первая публикация воспоминаний Фрейденберг без купюр (что обусловлено, конечно, и небольшим объемом, в публикации – неполных 17 страниц), и кроме того, сохранена авторская структура текста – деление на главы. Но эта публикация все еще вводит мемуарное наследие Фрейденберг в научный оборот посредством интереса не к ней самой, как к личности и автору воспоминаний, а к содержательной стороне ее мемуаров, как к историческому источнику по истории чего и кого угодно, в данном случае – это Марр. «Воспоминания» написаны Фрейденберг, конечно, о Марре, но, тем не менее, она вложила в этот текст, как и во все другие свои тексты, так много себя, что они являются в значительной степени источником по истории Фрейденберг как ученого (эта проблема частично, в рамках «марровского периода», ставится составителем в комментариях) и как личности.
А интерес к личности впервые появляется как основание для публикации в 1991 г. в журнале «Человек», где напечатаны отрывки из Записок, описывающих годы учебы в Петроградском университете. Во вступительной статье Н. В. Брагинская начинает с того, что сразу представляет читателям Фрейденберг и ее Записки, не используя, впрочем, традиционные биографические клише, которыми вводилось или могло бы вводиться в научный оборот имя Фрейденберг: «... я припишу неведомому читателю интерес к совсем другому, воображу, что о человеке ему важнее знать такое: «С самых ранних дней детства, как только во мне проснулось сознание, я почувствовала себя на авансцене, несомненно имевшей какой-то невидимый задний фон. Я не любила ни читать, ни рассуждать, ни разговаривать. Я не была пытлива. Не помню, чтоб я когда-нибудь о чем-нибудь расспрашивала, над чем-нибудь наблюдала. Но у меня было чувство, возникшее во мне вместе с моим сознанием, что все то, что находится во мне и вне меня, не исчерпывается собой, а имеет значение», – так начинаются воспоминания»4.
Публикуемые в журнале фрагменты Записок повествуют о том, как Фрейденберг пришла в университет, как начинала складываться ее научная биографии, кто влиял на нее, – но эти фрагменты представляют собой больше событийную, иллюстративную часть Записок. Брагинская пишет во вступительной статье: «Как Фрейденберг училась, видно из публикуемых фрагментов; мне хотелось прокомментировать здесь две биографические темы: поздний старт и роль учителя»5. Развитие этих тем в Записках занимает достаточно много места и далеко выходит за рамки использованных в публикации фрагментов, потому тематика фрагментов и биографического исследования в публикации не пересекаются. Другими словами, акценты смещаются и не какая-то тема или установка служит обоснованием для публикации, а сама публикация Записок служит поводом для целого исследования (пусть пока в рамках вступительной статьи) о жизни, творчестве, судьбе столь масштабной личности, какой являлась Фрейденберг. Соответственно сокращается в тексте публикации, как уже говорилось выше, все, что пересекается и не в полной мере раскрывает обозначенные в статье темы: «поздний старт» – обо всем этом написана 1–2 тетрадь воспоминаний, обильно цитируемая в статье, «роль учителя» – становится предметом осмысления для Фрейденберг еще в гимназии и выходит далеко за рамки учебы в университете (не случайно она даже в героине апокрифа, завороженно внимающей апостолу Павлу и, бросив жениха и мать, следующей за учителем, видит линию своей судьбы). Сокращаются также упоминания некоторых личных знакомых, слишком обильно цитируемые Фрейденберг стихи, этически не выдержанные моменты (например о Ф. Ф. Зелинском и И. И. Толстом ), а так же описание событий, прямо к учебе в университете не относящихся (болезнь и смерть А. К. Бороздина, большой фрагмент Записок с лета 1919 г. по начало 1921 г.). Кроме того, дважды не обозначены купюры, но в целом сохранена структура рукописи Записок (деление на главы). Название принадлежит Брагинской – у Фрейденберг названия для этой части нет.
Таким образом, эта публикация, прежде всего, первая публикация фрагментов именно Записок, подготовленная и осуществленная в России, в которой, что так же впервые, Фрейденберг является главной героиней, интересна нестандартным соотношением публикуемого текста и комментариев к нему.
1Дьяконов И. М. По поводу воспоминаний О. М. Фрейденберг о Н. Я. Марре // Восток-Запад: Исследования. Переводы. Публикации. М., 1988. С. 179.
2 Записки. Т. 8–9. С. 177.
3 Дьяконов И. М. Указ. соч. С. 179.
4 Брагинская Н. В. Филологический роман: предварение к запискам Ольги Фрейденберг // Человек. 1991. № 3. С. 134.
5 Там же. С. 138.